Землетрясение в горах и чудесное спасение

Тот славный октябрьский рассвет, когда не холодно еще и не жарко и горы словно облиты полынной желтизной, встретил меня здесь на тропе, как-то настороженно, даже тревожно… Там, внизу, в долине, повстречавшийся мне пастушонок Юлчи сказал, что ночью было землетрясение в горах.

Этой вести я не придал особого значения: люди, живущие в местах, где подобные явления нередки, постепенно привыкают к ним. Хотя были на моей памяти и страшные землетрясения. С обломившейся балкой над головой и жертвами.

Помню подростком, когда наш глинобитный сарай рухнул после третьего или четвертого толчка и под стенами вместе с курами остались навсегда два моих дутыша (зависть и гордость всех голубятников округи), я горько плакал. А потом еще несколько лет снились мне клубы пыли и плеск крыльев…

Землетрясение в горах

Я стоял на тропе и не узнавал знакомую мне чуть ли не до каждого камушка местность. Горы были словно сдвинуты. Гранитные валуны, украшавшие некогда вершины, громоздились друг на друга. Сай был сплошь завален камнями.

И только серебристая змейка ручья напоминала о прежнем его пребывании. Ни куста, ни деревца арчи. Все срезано невидимой гигантской бритвой. Я ходил между валунов и камней, чувствуя себя в безжизненном лунном кратере.

И, конечно же, об охоте на кекликов, на которую я настроился с вечера, не было сейчас и мысли. Мой Улан, старый ирландский сеттер, тоже чуял происшедшую в природе беду.

Он рассеянно порскал по сторонам, втягивал в ноздри пыльный воздух, изредка чихал, но в его каштановых глазах не было маслянистого блеска, выдававшего удаль и охотничий азарт. «Вот зверюга, — подумал я, глядя на пса с искренним уважением, — а беду, как и человек, чует…»

Вскоре Улан скрылся из поля зрения. Я окликнул его. Пес на зов отозвался: густо гавкнул из-под мшистого валуна. Там в прежние времена, я помню, упруго взбивая золотистые песчинки, струился родничок. Я не стал больше тревожить Улана, но через некоторое время он снова гавкнул, давая понять, что кого-то обнаружил.

Но кого мог он почуять сейчас, когда вокруг ни одного живого существа? Одни скальные валуны, медный бубен солнца, да под ногами шуршащие голыши… И все-таки я подошел на зов Улана. Родничок был завален. Но он, маленький, хотел жить, и бегущая струйка отражала в себе лоскуток неба.

Пес, посмотрев мне в глаза, начал лихорадочно разгребать лапами гальку, завалившую, должно быть, нишу. При этом он скулил, и слюна капала с его влажных губ. Кого же учуял Улан? Ведь собака, к тому же охотничья, не будет просто так разгребать гальку…

Вскоре я увидел в нише крохотное отверстие-дупло. Пес просунул в него голову и тут же вытащил ее. Наши взгляды встретились. По счастливым глазам Улана, по тому, как он игриво взвизгнул, я понял, что там, в нише, кто-то есть.

Чудесное спасение

Присел на корточки. Солнечный луч, точно фонарик, скользнул в отверстие и высветил пепельные в полоску грудки… птиц. Это были кеклики. Каменные куропатки! Их завалило землетрясение в горах.

Тесно прижавшись друг к дружке, должно быть, от страха, они не проявляли признаков жизни. Да и живы ли, бедняги?

Я протянул руку, одну за другой вытащил шесть птах — целый табунок! — и положил в рюкзак. Совсем обессиленные, без воды и пищи, они могли погибнуть… Стихия сослужила недобрую службу, накрыв птиц каменным саркофагом. И если бы не собака, неизвестно, что бы с ними сталось.

А Улан молодчиной оказался! Ни тени охотничьего азарта, словно тоже проникся состраданием к живым существам…

Кеклики прожили у меня во дворе вместе с курами недели две. Клевали зерно, пили водопроводную водичку и сделались почти ручными, радуя соседских ребятишек. Когда они окрепли и перо снова стало тугим, я отвез их в горы.

Землетрясение в горах стало забываться. И скоро с самой высокой скалы кеклик-петушок опять звонко пропел: «Ке-ке-лек!»