Творцы Севера: художественная резьба по кости

Издревле у народов Чукотки и Камчатки были в почете кустарные ремесла. Женщины выделывали оленьи шкуры и мех, шили одежду и обувь из тюленьей кожи. Мужчины занимались художественной резьбой по кости и моржовому клыку. Сегодня искусство предков по-прежнему живет в этих краях.

Фото автора.

Село Уэлен расположено на северо-востоке Чукотки, на стыке Берингова пролива и Северного Ледовитого океана.

Расстояние до Уэлена от районного центра по суше около 140 километров. Добраться можно вертолетом из Лаврентия, вездеходом или морским путем.

Поселок вытянулся узкой полоской вдоль длинной галечной косы, отделяющей от Чукотского моря обширную лагуну. В наши дни население Уэлена составляют чукчи, эскимосы и русские.

Уэлену не менее двух тысяч лет. Археологические раскопки, проводившиеся на территории поселка, свидетельствуют о том, что уже в первые века нашей эры здесь существовало большое поселение охотников на моржей, тюленей, китов.

В ходе раскопок были обнаружены выдающиеся произведения древнеэскимосского косторезного искусства, многие из которых находятся ныне в Санкт-Петербурге в музее антропологии и этнографии им. Петра Великого.

Все начинается с заготовки. Фото автора.

Начиная с 1910-х годов Уэлен стал не только административным, но и важным торговым и культурным центром Чукотского полуострова.

Сюда часто заходили шхуны русских и американских китобоев, а в 20-е годы заметным событием стало создание одной из первых в Российской Арктике полярной станции и открытие косторезной мастерской.

Косторезное мастерство в значительной степени процесс кропотливый, требующий выдержки и терпения. Фото автора.

В наши дни косторезная мастерская — крупнейший центр народного искусства чукчей и эскимосов.

Миниатюрные скульптуры морских животных, полярных волков, белых медведей, собачьих упряжек, сцены охоты и повседневной жизни, вырезанные уэленскими мастерами из моржовой кости и оленьего рога, выгравированные на отполированных до блеска моржовых клыках, можно увидеть не только в музеях Анадыря, Москвы и Санкт-Петербурга, но и во многих зарубежных коллекциях.

Охота на моржа — традиционное занятие чукчей. Мясо идет в пищу, клыки — в мастерские. Фото автора.

Существующий при косторезной мастерской художественный музей обладает собственным ценным собранием подобных изделий. Некоторые из них действительно уникальны. Уэлен примечателен еще тем, что здесь при желании можно спуститься на первый этаж музея и познакомиться с косторезами, понаблюдать за их работой.

Мастера-косторезы используют для своих работ не только моржовый клык, но и китовый ус. Фото автора.

Однако Уэленом, по счастью, сегодня не заканчивается представление о косторезах. В другом чукотском поселении, в Лорино, расположенном примерно в двух сотнях километров на юг по побережью, находится менее известная, но на сегодняшний день активно развивающаяся художественная мастерская. Некоторые из лоринских мастеров признаются, что в разное время были учениками косторезов Уэлена.

Фото автора.

Можно, конечно, заняться сравнительным анализом двух мастерских на чукотском побережье, но лучше просто зайти и понаблюдать за творческим процессом. Что я и сделал, запечатлев в памяти и на фото удивительную историю уэленских и лоринских мастеров.

КУХЛЯНКА ДЛЯ ПОГРЕБЕНИЯ

Cегодня в Ачайваяме кухлянки и торбаса, национальную чукотскую одежду, изготавливают и шьют единицы — старики, причем их  осталось человек пять. Шьют только женщины, учатся этому ремеслу с малых лет.

Фото автора.

У бабы Клавы три ученицы — невестки. Когда я подошел познакомиться, они сушили мелко накрошенную кору ольхи на растянутом куске полотна.

— Сейчас времени нет, – сказала баба Клава. — Приходи завтра утром.
— Что будете делать корой?
— Красить оленьи шкуры для кухлянки. Два дня буду красить — в субботу и воскресение.

Кору сушат, разбавляют собранной, нагретой на огне мочой.

— Поэтому такой запах и получается, — ничуть не смущаясь, объяснила на следующий день баба Клава.
— Какой будет цвет у вашей кухлянки? — спрашиваю.

Одежду из шкур оленей здесь шьют только женщины — старые мастерицы. Фото автора.

Вместо ответа мастерица встает и идет в сарайчик, расположенный за ее палаткой.
Всю работу из-за запаха невыделанных шкур и красителя здесь принято делать в палатке, поставленной сразу за поселком в тундре. Раньше для этого служили юрты.

Но теперь меховые теплые юрты в Ачайваяме принято ставить только с наступлением холодов, поскольку осенняя переменчивая погода — то дождь, то снег — может привести к замерзанию оленьих шкур, из которых изготовлена юрта.

Женщина приносит ворох оленьих шкур и обрезков, раскладывает кожаное богатство на земле перед входом в палатку и достает один кусок, похожий на замшу, благородного коричневого цвета.

Спрашиваю:

— Сколько раз красите шкуры?
— Три раза. Я чукча, у нас шьют свои кухлянки. У эвенов другие.

Фото автора.

Баба Клава показывает вышитый бисером низ нарядной куртки. За долгие годы жизни в тундре женщина многим раздала свои кухлянки. Чукчи и эвены шьют одежду задолго до погребения из шкур собственных оленей. Это непременное условие благополучной кончины человека.

— Чем отличается мужская одежда от женской?
— Для женщин шьем комбинезоны, для мужчин — кухлянки и штаны мехом наружу. Есть еще внутренние штаны. Так было всегда.

Для получения красивого цвета — в шкуру приходится втирать ольховую кору. Фото автора.

Шкуру скоблят, чистят, кожу отделяют от шерсти и только потом вручную втирают ольховую кору. Продолжительный, монотонный, нелегкий ручной труд.

Спрашиваю у бабы Клавы, как давно занимается она изготовлением чукотской одежды. Отвечает, что с молодости. Но пришлось поработать и в табуне: три года ходила вместе с мужем, пасла оленей.

Сегодня на палатке растянуты три оленьи шкуры — предстоящая работа бабы Клавы на выходные дни.

У каждой мастерицы свой цвет кухлянки. Фото автора.

После обеда приходит невестка мастерицы и помогает скребком счищать с оленьей шкуры мех. Рядом с ней растет гора клочков оленьего ворса, похожего при слабом свете, проникающем через входное отверстие палатки, на зимний подтаявший сугроб.

Невестка хотя и называется ученицей бабы Клавы, искусству выделки обучалась у своих родственников с юных лет. Одну кухлянку себе уже сшила.

Спрашиваю: «Какую?» Отвечает: «Для погребального захоронения». Это традиция. Говорю ей, что в нашем мире не принято задумываться в молодости о смерти. Мастерица отвечает, что лучше сшить такую одежду молодой, тогда и проживешь до глубокой старости…

Шел я от поселка к реке Ачайваям. Тропинка сужалась и уходила в распадок между кустами. И вдруг будто кто-то выпрыгнул из травы, взметнулась над сухостоем дорожная заплечная сумка, показался посох, и на тропинке выросла старушка-чукчанка.

Не раз я встречал эту женщину на улицах Ачайваяма: сгорбленная фигурка пожилого человека, испещренное глубокими морщинами и татуировкой лицо, полуслепые глаза. Идет, останавливается посередине улицы, садится на корточки, отдыхает, встает и снова идет.

По-русски не говорит. Моего же знания чукотского языка недостаточно, чтобы завязать простейший разговор.

Фото автора.

— Амто (здравствуйте)! — киваю ей, и в ответ она пытается что-то сказать мне по-чукотски…

В Ачайваяме практически все старики движутся словно заведенные одной неведомой природной силой. В любое световое время их можно встретить в тундре на ягодах или мухоморах, у реки — на ловле рыбы.

Может, инстинкт влечет их ежедневно совершать многокилометровые походы? Но, пожив здесь достаточно долго, вы перестаете удивляться. Слишком коротко на Севере лето, и много надо успеть сделать, чтобы переждать предстоящие холода.

Разговаривал с женщинами на стоянке у Шаманки. Тетя Оля занималась выделкой шкур, тетя Зоя — ремонтом торбасов (отправляла младшего сына в табун). Заходящее солнце, подсветив белоснежные вершины гор на противоположном берегу Ачайваяма и сверкнув в распадке между горами, скрылось за горизонтом.

Я собрался уходить. Женщины спросили:

— Фотографировать не будешь?
— Слишком темно в палатке, приду завтра.

Сюжеты кострезам подсказывает сама жизнь. Фото автора.

Тетя Оля подала Зое окрашенную шкуру, и та вышла с ней на улицу. Способов обработки всего два — руками или ногами. Шкуру мнут, чтобы она стала мягкой. Женщина берется за нее руками,
натягивает на себя и методично начинает пяткой ноги, обутой в торбаса, водить по ней.

— Это нужно для того, чтобы шкура после покраски не была такой, — тетя Зоя постучала костяшками по деревянной дощечке, я согласно кивнул головой.

За поселком среди мамичек и чукотских сарайчиков осталась лишь одна юрта. Раньше, как говорят местные жители, с приходом осени здесь ставили много юрт. А сегодня стариков мало и жить в тундре осенью слишком холодно. У Зои несколько внуков.

Одна из них, девочка Галя, вместе с подругой, русской девушкой Кристиной, пришла из поселка помогать бабушке: колоть дрова, чистить рыбу и топить печку в юрте.

— Чай будете пить? — спросила тетя Зоя.

Жизнь поселка немыслима без заготовки юколы. Фото автора.

Я отказался, хотя чаевка здесь — лучший способ познакомиться с человеком поближе. Тетя Зоя вышла из юрты, дошла до мамички, забралась по лестнице. Наверху за дверкой хранилась юкола — вяленое мясо рыб. Чукчи едят ее вместе со шкурой. Старики нарезают ломтики ножом, чукотские дети счищают шкурки и отдают их собакам.

Чай разливается по пиалам, самодельная лепешка нарезается ломтиками. Трапеза занимает 15–20 минут. Из вещей здесь только маленький напольный столик и традиционный чемоданчик, словно бутафорская вещица фокусника, куда местные жители складывают нехитрые принадлежности — пиалы, чашки, ложки, чай и сахар.

День закончен. Со стороны моря — красная полоса заката. У нас — беспросветные облака. А накануне было все наоборот.

Андрей Шапран
19 декабря 2017 в 11:00